Я – зоозащитник. Дневник якутского волонтера

Про жизнь волонтера можно снимать кино. Или сериал. Причем абсолютно во всех жанрах – от комедийного до драмы.

Я – волонтер-зоозащитник. Живу в Якутске. В городе, где зима длится почти восемь месяцев и бывают морозы до -50 градусов. Где люди живут очень трудно.

В настоящее время у меня в квартире, в обычном крупнопанельном доме живет четыре собаки и две кошки. Была и третья, разноглазая, ее недавно забрали в семью.

Правда, вестей от новых хозяев третьей, недавно пристроенной кошки у меня не много: прислали в первый день два фото, и на этом все. Это сильно расстраивает меня и тревожит, потому что когда животное взято с улицы, это чаще всего страдавшее животное - больное или раненое. Ты его лечишь, откармливаешь, жалеешь. Срастаешься с ним. И да, начинаешь его любить. Именно по этой причине волонтеры часто «обрастают» животными - они просто не в силах расстаться с теми, в кого вложено столько сил – как физических, так и душевных. Они не могут доверить своих питомцев никому другому. Так и остается сначала один, потом второй, третий…

Из всех моих нынешних животных лишь одна собака взята из дома. Остальные, как мы их называем, – подобрашки. Все они были когда-то домашними, но оказались на улице. Оставшиеся у меня кошки – обе с обмороженными ушами, а у одной нет еще и половины хвоста – он тоже отморожен.

Помимо этих животных, в моей квартире часто передерживается кто-то еще – собаки и кошки с улицы и/или из пункта передержки.

Конечно, я понимаю, что это может не нравиться моим соседям, живущим, к примеру, снизу, ведь собаки лают и бегают. Но я, честно, делаю все, чтобы животные не шумели ночью. Чтобы вообще сильно не шумели. Я очень-очень стараюсь не нарушать покой людей, живущих рядом. Получается не всегда, но мы стараемся.

У меня, так же как у всех, есть семья, есть дети и работа. Любимая работа. И еще я очень люблю животных.

С большим количеством животных живут многие наши волонтеры. Предвосхищая выводы, сразу скажу: это абсолютно НОРМАЛЬНЫЕ люди. Все девочки – работают, у всех есть семьи.

И еще они помогают животным, оказавшимся никому не нужными. Подбирают этих несчастных, лечат, пристраивают. Не всегда успешно: случаются возвраты, и иногда мы находим пристроенных нами животных на улице…

Лайза

…В 1998 году мы с мужем взяли щенка русского спаниеля. Лайзу. Старшей дочери тогда было около пяти лет.

Это были 90-е - начало «нулевых». Кто помнит это время, жили тогда очень тяжело. Зарплату выплачивали кое-как, частями, поэтому я часто брала в магазине продукты «под запись», в долг. Это было время «ножек Буша» и «Рамы», которое страшно вспоминать.

Потом была смерть мужа. Мы с дочкой остались без жилья. Так получилось. И поехали по съемным квартирам.

На руках был ребенок. И собака. Ее тоже нужно было кормить, с ней нужно было гулять. С собакой было очень много хлопот.

И мы решили ее отдать. Поместили объявление.

В тот же день Лайзу забрала молодая пара.

Мы пошли куда-то в гости, и я все думала, что же мы наделали.

Спустя какое-то время мы вернулись домой. А у двери сидела привязанная веревкой к ручке наша Лайза.

Но и после этого собака жила с нами не всегда. Два года, пока мы жили с родителями второго мужа в их квартире, Лайза находилась у моей мамы в деревне. И я тогда успокаивала сама себя, что им обеим хорошо…

Мы смогли забрать собаку, только когда купили свою квартиру. После этого она прожила с нами шесть лет, до своей смерти.

Лайза умерла в год окончания дочкой средней школы, прожив всю ее школьную жизнь.

И вот перед этой собакой, умиравшей тяжело и страшно (у нее был рак), у меня до сих пор огромное чувство вины. Она безумно любила нас. Всегда и несмотря ни на что. А мы ее предавали.

Может быть, именно это чувство вины движет мной и сейчас. Наверное, потому я пытаюсь помочь другим собакам, которых предали.

Тейя

Позапрошлой осенью Антон Васильев, наш доброволец-романтик, как он сам себя называет, принес мне триколорного – черно-белого с рыжими подпалинами на лапах щенка. Девочку подбросили в один из магазинов.

Тейя казалась совершенно круглой из-за своей кучерявой шерстки. У нее была конопатая умильная мордочка и смышленые глазки.

Она на удивление быстро освоилась в моей «стае» и без устали скакала по квартире: гонялась за кошкой, хватала за хвосты собак. Иногда ее прямо на ходу валил с ног сон и она засыпала там, где только что бегала.

Мои взрослые животные отнеслись к малышке снисходительно, никто на нее не сердился. Лишь Бим иногда - больше для проформы, порыкивал на эту егозу.

Больше всего видеоматериалов у меня снято именно о Тейе. Потому что это был такой веселый ребенок – мега-позитив, глядя на которого, не смеяться было просто невозможно.

Я и сейчас часто просматриваю эти видео, на которых Тейя пристает к кошке или тягает игрушку больше себя. Смотрю и смеюсь.

Тейя нашла свой дом в Москве. Ее взяла к себе второй собакой директор Фонда помощи животным «Ищу человека» Виктория Персикова. Найти нашу Тейю можно на странице Виктории по хештегу #тейяразрушительницаквартир. Да-да, она остается скачущей блохой по сей день.

Вика и ее муж души в ней не чают. «Как я раньше жила без нее», - как-то написала мне Вика, прислав невинную мордаху после очередного Тейиного «переворота» в квартире.

Рон

9 февраля рано утром мы отправили из аэропорта Якутска в Шереметьевский приют найденного на улице стаффордширского терьера Нельсона, которому так и не смогли найти здесь хозяев. Шереметьевский приют, ставший лучшим в России по итогам 2018 года, помогает «страшным» породам собак – стаффам, питбулям.

Мы выехали из аэропорта, как только удостоверились, что наш пес уже в самолете. Лететь ему предстояло почти семь часов. В Москве нашего Нельсона готовилась встречать Светлана, помощница руководителя приюта.

А накануне ночью в волонтерскую группу в ватсапе пришло объявление, что во дворе дома №7 по улице Короленко лежит раненая собака. И из аэропорта мы поехали не по домам, а двинулись в другую сторону, по указанному в объявлении адресу.

По дороге я искренне надеялась, что собаки там уже нет, что ее забрал хозяин.

Но, приехав на место, мы увидели лежащего на снегу крупного рыжего пса. Задняя лапа его была в крови. Пес был в хорошем кожаном ошейнике.

Когда мы подошли, пес зарычал, а при попытке прицепить поводок к ошейнику стал кусаться.

Кое-как мы завязали ему морду, с трудом погрузили в машину – лезть в нее пес никак не хотел, и поехали в клинику «Доктор Вет».

Когда собаке обрили шерсть вокруг раны, стали видны масштабы бедствия: в лапе зияли две огромные дыры, куски кожи оторваны. Собаке нужна была помощь.

После обработки ран договорились подержать пса в стационаре, чтобы ему ставили антибиотики и обрабатывали рану.

Рыжий пробыл в клинике шесть дней. А затем нам позвонили и сказали срочно забирать пса, так как он стал агрессировать и прогрыз клетку, в которой сидел.

Хозяин пса так и не объявился, и нужно было срочно решать, что делать дальше. Куда его девать? Отвезти туда, откуда взяли?..

Мы увезли Рона на платную передержку, на окраину города. И стали возить его оттуда в клинику на перевязки. По времени все это – дорога и процедуры – занимает до трех-четырех часов. Приходится это время выкраивать.

При более тесном общении, выяснилось, что «агрессивный» Рон - вполне адекватный и контактный. В машине он вел себя идеально – сразу ложился и спокойно лежал всю дорогу. По пути клал на колени голову и то одну, то другую переднюю лапу, лизал руки и норовил поцеловать в нос.

Начиная с 9 февраля, мы всё крутим объявления о найденной нами собаке – явно хозяйской. Шикарной, умнейшей собаке. Результата пока нет.

И вот что с ним делать? Вернуть обратно на улицу? Нет, это было бы предательством с нашей стороны. Это плохо. Неправильно. Вообще, я думаю, что в то утро он был подобран нами не случайно, он ждал помощи. Как же мы можем теперь его бросить?

Как только Рон вылечится полностью, мы постараемся найти ему новую семью.

Фрея

Когда в декабре мы подобрали эту чудо-бородачку, я была уверена, что за ней выстроится очередь из желающих забрать, настолько она невероятно красива.

Но очередь не выстроилась. И хозяин не обнаружился. Хотя собака стопроцентно была домашней - бродила с ошейником и оказалась абсолютно ручной «обнимакой»…

Попав в тепло, Фрея заболела: отказ от еды, жуткий понос. Так часто бывает с животными, попавшими с улицы домой: организм, вынужденный работать на улице на выживание, отключает свои защитные функции дома, в тепличных условиях, и все дремавшие болезни просыпаются.

Мы начали лечиться, ездили в клинику на капельницы. Каждый день. Как на работу.

Алгоритм действий такой: сначала едешь из дома за собакой, забираешь ее с передержки, едешь в клинику, сидишь с ней, пока она капается, потом отвозишь ее на передержку и оттуда домой. Выезжаешь, к примеру, в 12 часов, а возвращаешься в 15. Три часа времени – долой. И бросить это ты уже не можешь, ведь без помощи врачей собака погибнет.

Сейчас Фрея, конечно, уже здорова. Она и привита, и стерилизована. Очень активная попрыгушка, она тоже ждет своих хозяев.

Трехлапый Черныш

В августе 2017 года в группу пришло сообщение, что в районе ГРЭС умирает пес, брошенный хозяевами. Мы выехали по адресу, указанному в посте.

К собаке нас провели местные ребятишки. Огромный черный пес лежал в подъезде старой двухэтажки. Задняя лапа у него была словно обрублена до колена. Обрубок загнил. По нему ползали огромные зеленые мухи.

Мы кое-как на руках дотащили пса до машины – сам идти не мог. Отвезли в клинику.

Через несколько дней Чернышу ампутировали гниющий обрубок. Мы стали ездить к нему на передержку, ставили уколы и делали перевязки. Девчонки, снимая с культи собаки кровавые бинты, плакали. А он терпеливо и мужественно переносил все манипуляции. Это был какой-то невероятный пес. Добрейший и благодарный.

Потом Черныш улетел в Москву. Сейчас он живет в семье.

Сабри

24 января из клиники «Дарвин» нам прислали фото - щенок с торчащим из пасти языком, превратившимся в кусок льда. Собака сама поднялась по лестнице, ведущей в клинику. Говорят, что до этого ее видели около «Дарвина» с мужчиной. Был ли это хозяин? Никто не знает.

Собачку прооперировали, часть языка ампутировали. Что делать с ней дальше?..

Мы забрали и увезли эту девочку на платную передержку. Назвали ее Сабри, что значит мужественная.

Вначале Сабри могла только глотать пищу кусками. Сейчас она научилась есть кашу. И мы публикуем о ней, так же как и о Роне, посты о поиске хозяев.

Да, мы ищем ей хозяев. Мы понимаем, что это почти безнадежный случай: даже здоровых собак берут с трудом, что уж говорить об инвалиде... И все же очень хочется, чтобы нашелся тот, кто полюбит эту ласковую улыбчивую девочку. Мы верим в это.

«Что делать дальше?» - один из самых сложных вопросов в работе волонтера. Подобрать раненую или сбитую собаку на улице, вытащить ее из ППЖ или из-под дома - это лишь начало. А дальше начинается работа, труд. Многим не понятные, а для кого-то и вовсе бессмысленные. Это и лечение – не всегда успешное, но связанное с большими затратами - как физическими, так и финансовыми. Это, если нужно, социализация, ведь собаки встречаются разные. И – самое важное – пристройство, поиски новых хозяев, которые могут затянуться на долгие месяцы.

Когда нет успеха, случаются минуты отчаяния. В такие минуты уже и тебе все кажется бессмысленным. Но - проходит какое-то время, и все встает на свои места, и для очередного подобрыша находится хозяин, который увозит его домой. Он присылает первые фотоприветы из нового дома, и ты понимаешь: все не зря!

«Якутская усыпалка»

Наш печально известный пункт передержки животных – ППЖ, или «якутская усыпалка», как прозвали его в народе.

Открытие состоялось в марте 2015 года. Открывали с помпой. Заявляли, что будут стерилизовать животных и выпускать. Все радостно аплодировали.

С того же года я начала туда ездить. Не только и не столько как волонтер, но и как журналист.

Чего там только не было!.. Девочки-волонтеры и трупы там находили, и полуживых, заморенных котят и щенков оттуда вытаскивали, и животных нам выдавать отказывались...

Щенков туда привозят пачками, коробками.

Именно поэтому почти каждый раз, приезжая в ППЖ, мы уезжаем оттуда с животными.

Забираешь из клетки щенка - одного, второго, третьего и задаешь себе тот же самый вопрос: что с ними делать дальше? Куда их? И хотя в ту минуту ответа на вопрос нет, оставить их не можешь, потому что знаешь: там они могут погибнуть.

Талула

Малыши из ППЖ чаще всего больны. Энтерит, бронхит, пневмония. Совсем маленькие умирают. Кто-то уходит быстро - за день-два, а кто-то тихо угасает, как свечка.

Так, потихоньку ушли Пуговка, Мокко, Ключик… Много было и тех, кто даже не успел получить имен.

Еще был щенок, похожий на белого медвежонка, которого в ППЖ «потеряли»: привезли, и он куда-то там у них забился. Он просидел там пять дней, и этого хватило, чтобы заразиться вирусом инфекции.

Я забрала малышку, когда было уже поздно. Назвала ее Талула – в переводе с языка североамериканских индейцев – журчащая река.

Инфекция поражает сердце и головной мозг щенков, и они часто умирают в мучениях. Несмотря на то что лечение было начато сразу же и мы ездили капаться дважды в день, Талула умерла. В три часа ночи, у меня на руках, страшно крича от боли.

Я совершенно не плаксивый человек, плачу редко и, скажем так, по поводу. Но тогда я просто не могла остановиться…

Был ли этот медвежонок особенным? Не знаю. Но было очень больно.

Отказники

Много раз мы становились свидетелями того, как сами хозяева привозили и оставляли в ППЖ своих питомцев.

Я хорошо помню спаниеля, которого хозяева привезли с его же лежаком. Пес, видимо, еще не поняв, что произошло, радостно вилял всем хвостом. А его лежанка в углу клетки выглядела неуместно ярко и празднично на унылом сером фоне дощатых полов уличного вольера.

Еще был такой смешной пес – крупный, длинноногий, поджарый, с впалым животом, наподобие гончей. Его тоже привезли хозяева. На вопрос – «почему?» ответом было: мы его кормим, а он не толстеет. А у пса просто была такая конституция – он и не должен был быть толстым…

Запомнилась китайская хохлатая собака, совершенно лысая, с хохолком на голове и хвосте, и с огромным беременным животом. Ее тоже сдали хозяева.

А еще яркая картинка – совсем мелкая, трясущаяся от ужаса собачка в красном кукольном свитерке, явно ей малом, едва доходящем до середины живота. Тоже отказница.

Ну и Эми – семнадцатилетняя худенькая старушка-болонка, прожившая с хозяевами больше десяти лет. Сам хозяин привез ее в ППЖ. Ее завели в клетку, она свернулась клубком на дощатом полу и больше ни на что не реагировала.

«Якутята» в Москве и Питере

Мы забрали старушку Эми без надежды на пристройство. Спустя почти полгода она улетела в Москву, ее взяла к себе волонтер Нина. У Нины уже трое животных, взятых из Якутска – две собаки и котенок, подброшенный нынешней зимой в подъезд дома по улице Билибина.

Старушка Эми улетела, как и многие другие наши собаки. Все те, кто оказался не нужным здесь, в Якутске.

«Зачем Москве/Питеру наши собаки? – смеются над нами. – Там что, своих бродяжек не хватает?».

Хватает. Еще как хватает. Но в большом городе и людей, готовых помочь, в разы больше. Среди тех, кто нам помогает, - учителя, врачи, предприниматели, журналисты. Они – тоже волонтеры, и они тоже считают, что живое – должно жить.

И москвичи, и питерцы в один голос говорят, что якутские собаки – «якутята», как они их называют – уникальные, неповторимые. «Почему их выбрасывают? – спрашивают нас волонтеры. – Они у вас все такие красивые, такие умные! Почему?».

У нас нет ответа на этот вопрос. Но выброшенных животных у нас меньше не становится... В объявлениях о «потеряшках» мелькают хаски и овчарки, питбули и таксы, лайки и «дворяне».

Знаете, я думаю, что лучше вообще не брать животных. Вот правда. Потому что животное – это труд. Это душевные и физические силы. И это – деньги. Ведь животное нужно кормить, лечить, если заболеет. Все это – затраты, и немалые. Поэтому лучше не брать вообще, чем потом отказаться от питомца и придумывать себе оправдания.

Бывшедомашние

Бездомные, брошенные животные – это, конечно, беда нашего времени. Объявления о них стекаются в волонтерские WhatsApp-группы десятками. Ежедневно. Иногда просто хочется закрыть глаза и уши, чтобы больше ничего этого не видеть и не слышать.

Помочь всем животным невозможно. Они бегают по улицам, сидят в подъездах, замерзают в снегу, погибают на дорогах и от рук человека.

И людей, готовых взять животное, - остается все меньше. Все руки уже заняты.

А вообще, называть этих животных бездомными, бродячими - неправильно. Подавляющее большинство оказавшихся на улице – бывшедомашние. Их либо выпустили на так называемый самовыгул, либо просто выбросили, потому что они стали не нужны. Собака, родившаяся на улице, никогда не подойдет к человеку близко.

Те собаки, что подбегают к прохожим на остановке и дают себя гладить, и те, кто облаивает машины и людей – это домашние собачки.

Что делать с ними со всеми?

Есть те, кто заявляет: всех бродячих собак - убить! Есть и такие, кто предлагает «отстреливать гуманно».

Но, скажите, разве животные виноваты в том, что оказались на улице? Откуда они там берутся – все эти собаки и кошки? Откуда появляются в подъездах эти коробки с крошечными котятами и щенками?

Кто и почему решил, что они должны умереть? И почему наше общество так оголтело, с полной уверенностью в том, что делает все правильно, борется с этими несчастными выброшенными животными? Борется со следствием вместо того, чтобы устранять причины. А причина бездомности животных – это всегда ЧЕЛОВЕК.

Очень часто нам приходится слышать в свой адрес: если вы такие добрые, заберите всех собак и кошек с улиц к себе домой. Ну ок, давайте представим чисто теоретически, что всех выброшенных животных волонтеры разобрали по домам. Где гарантия, что завтра там же не будут сидеть десятки, сотни других? Да и волонтеров на всех, увы, не хватит. Их намного меньше, чем тех, кому нужна помощь.

Сколько их было, этих несчастных собак и кошек? Подбитых, изувеченных, обмороженных... У каждого волонтера их - сотни, даже тысячи... Но если кто-то считает, что волонтеры спят и видят, чтобы кого-то спасти, он сильно ошибается. Больше всего каждый волонтер мечтает, чтобы бездомных животных не было и спасать было некого. Никогда и нигде.

Марина Сантаева