Оленевод Сергей Кечимов: "вооружен и очень опасен"

Избежавший тюремного срока за споры с нефтяниками сургутский оленевод народности ханты может стать первым блогером из тундры. Амнистированный всего месяц назад шаман Сергей Кечимов готов выходить в эфир и сообщать о нефтеразливах. Фантастическое на первый взгляд предложение журналистов о постоянном блоге и подписчиках оленевод поддержал и обещал при первой же возможности подключить к своему телефону интернет, освоить приложение для онлайн -трансляций Periskope TV, установить SKYPE и создать профиль в социальных сетях.

Его имя известно многим в России, в его поддержку собирали подписи даже за границей, пока шел судебный процесс, начатый в сентябре 2015 года. История оленевода, названного «Защитником священного озера Имлор» сравнивалась с «Казымским восстанием хантов против советской власти» 30-х годов и привлекла внимание к Федоровскому месторождению, где запасы нефти оцениваемые более чем в 1 млн. тонн оказались на родовых угодьях нескольких семей оленеводов, включая его собственную.

Мировой суд Югры 2 февраля 2017 г. вынес решение об амнистии оленевода, приговоренного вместо лишения свободы к 400 часам обязательных работ за угрозы двум сотрудникам «Сургутнефтегаза» по ч. 1 ст 119 УК РФ. Кечимов в 2015 году вынужден был застрелить собаку нефтяников, напавшую на его оленя и по утверждениям истцов угрожал им самим убийством. В отместку его стойбище окружили табличками «Внимание! Хант Кечимов вооружен и очень опасен!».

Но суд прошел, а проблемы остались. И они касаются сокращения пригодных для жизни площадей, загрязнения почвы, а не суммы выплат, как это представляют некоторые НКО и СМИ региона, озвучивающие позицию органов власти.

В их версии, аборигены требуют себе чуть ли не самолеты и дворцы как у нефтяных нуворишей Арабских Эмиратов, а в случае несогласия нападают с оружием на благодетелей — нефтяников, “принесших в дикие края дороги, цивилизацию и деньги”. Официально ХМАО считается состоятельным бюджетным донором, вторым после Москвы по уровню жизни. Коренное население ханты и манси, составляющие всего 1 % населения казалось бы, должны жить припеваючи, ведь как малочисленный народ со своей культурой и традициями они находятся еще и под защитой международных конвенций. Однако, при внимательном рассмотрении, можно обнаружить расхождение слов и дел.

Про пресловутую компенсацию за угодья, расписываемую, чуть ли не как бесплатную раздачу слонов, рассказывает местный житель Татьяна Кондратьева. По ее словам, многие оленеводы оказались в долговых ямах. Когда вместо денег получаешь технику, лодку, мотор к ней или снегоход (и у оленевода тут почему-то нет права выбора, что ему предпочтительнее: деньги или техника, все решают за него нефтяники) возникает обязательство в 13% налог, называемый НДФЛ. Обязанный к уплате. Он оказывается неподъемным, особенно, если речь идет о технике стоимостью от 150 тыс. руб. до полумиллиона.

Этнограф, помогавшая Сергею Кечимову с переводом в суде Аграфена Сопочина, говорит о том, что родной язык казымских хантов на грани исчезновения. Единого языка у народа нет, есть три диалекта и если учесть последствия репрессий, обрушившихся после Казымского восстания, можно констатировать, что катастрофическое уменьшение носителей языка, так и не остановилось.

“Группа энтузиастов с моим участием пыталась создать учебники, но диалекты отстоят друг от друга так же далеко, как русский и украинский языки. Казымский диалект умирает, осталось семей десять, говорящих на родном языке. Я пыталась всё объяснить заместителю губернатора Геннадию Бухтину, курирующему вопросы, связанные с аборигенами, но он не понял важности проблемы. Спросил: «Зачем беспокоитесь о хантах, если они всё равно не будут жить в лесу?» - говорит Сопочина.

Аграфена Сопочина показывает на карте местности места браконьерских избушек (галочки), передавленные дорогой нефтяников русла нерестовых ручьев (голубым) и нефтеразливы (черные пятна)

Светлана Сенгепова - руководитель образцового фольклорного ансамбля “Пинэлы” известный в регионе хранитель народных песен и традиций живет на окраине Лянтора, в пригороде именуемом «Национальной деревней».

Светлана Сенгепова дома поет новые песни сложившиеся сами собой "Там, где были наши ягодники - сейчас одна нефть, там, где плавала наша рыба - сегодня лишь нефтяная пленка плавает".

Здесь четверть века назад советская власть построила коттеджи для коренного населения, обнаружив огромные запасы нефти и решив переселить оленеводов, превратив их в горожан. Но по дворам можно сразу отличить происхождение жителей, если в доме живут ханты, то никаких замков и запоров нет, несмотря на наличие дорогой техники. Привычка не отгораживаться от окружающей среды, слитность с нею сохраняются в необъяснимой открытости и пренебрежении к постулату «мой дом - моя крепость». Очевидно, что домом в восприятии коренного населения все-равно остается безграничные просторы природы, а не клочок придворной территории с забором.

Из пяти детей Светланы никто не планирует жить традиционным хозяйством, хотя семья имеет свой участок ТПП (традиционного природопользования). Лишь младший сын, школьник Рома делится мальчишескими секретами, у него получается стрелять лучше, чем у папы, он занимается у мамы народными танцами и знает два слова на родном языке. «На английском знаю больше» - честно сознается он в конце.

В Туве дорога к оленеводам — это трехразовая смена техники и сотни километров пути (на машине до райцентра, затем на вездеходе с оказией до окончательного тупика дороги, а там пешком или на лошадях по тайге, пока не начнется тундра) или если есть средства на арендованном за миллион вертолете прямо из столицы.

Путь к ханты-мансийским оленеводам стал простым, как поход в супермаркет. Они зажаты в тиски наступающей цивилизации дОбычи и живут почти на обочине трассы, гудящей многотонной техникой.

Берешь в Сургуте такси и едешь до «участка». Там, в окружении «кустов» (новый топоним означающий скважину) и живут последние оленеводы. Без всяких гарантий, что завтра не проснутся в окружении нефтяной лужи.

Олени очень консервативные и требовательные к условиям содержания животные, кто жил в деревне, тот знает, что даже корова, купленная у соседей с трудом привыкает к новому двору, запахам, людям, корму, упрямо возвращаясь к старым хозяевам. А Кечимов семь раз за последние три года менял стойбища, изгоняемый техникой и новыми «кустами».

Бесконечные изменения федерального закона № 131 о местном самоуправлении привели к тому, что деревня Русскинская к которой были приписаны оленеводы, поменяла статус и теперь оленеводы разбросаны по разным поселениям, а многие и вовсе не приписаны ни к чему, чум или стойбище не считается местом постоянного жительства, следовательно, получение социальных льгот, медицинское обслуживание и другие вопросы не урегулированы и можно говорить о новой генерации оленеводов-бомжей в богатейшем регионе-доноре.

Неучтенные скважины возникают вне всякой связи с представленными на подпись оленеводам Соглашениям и картам, заставляя людей тесниться, а оленей испытывать очередной стресс от переезда или соседства с экскаваторами.

Можно составить криминальный триллер из рассказов оленевода про то, как ему самому угрожали физической расправой «убьем и никто не найдет», и как участковый сняв с его машины все дорогостоящие детали (оленеводы так и не привыкли к замкам и оставляют технику у дороги) откровенно поведал, что может при желании отправить его за решетку надолго и далеко. В свете этих особенностей местной жизни, где «закон-тайга, а прокурор-медведь» не удивляешься тому, что оленеводы вынуждены передвигаться по своим участкам вооруженными.

Несколько лет назад Сергей Кечимов добился у «Сургутнефтегаза» установления пропускного пункта, чтобы вооруженные огненной водой и огнестрельным оружием горожане не глушили рыбу, не расставляли сетей, а в лесу не отстреливали домашнего оленя на шашлыки. Нефтяникам тоже было выгодно оградить свои скважины и технику, поэтому КПП появился. Но обернулся против самих оленеводов, создав зону благоприятствования исключительно для людей с пропусками (нефтяников) и их автомобилей. Так, на собственной территории Кечимов и его соседи стали невыездными обитателями нефтяной резервации. Поэтому встречая гостей, во избежание двойного досмотра и неизбежных скандалов он оставляет машину за шлагбаумом и пересекает зону досмотра пешком, как в фильмах про обмен разведчиками на нейтральной территории.